Дочитал "Мертвые души", это выдержки из второго тома. ПИсал под столом! Вот так прочувствовать русский характер и великорусскую тоску! Слов нет.
Ну не знаю что сказать даже... Ну где еще так смачно могут есть!?
- Мало едите, вот и все. Попробуйте-ка хорошенько пообедать. Ведь это в последнее время выдумали скуку; прежде никто не скучал.
   - Да полно хвастать! Будто уж вы никогда не скучали?
   - Никогда! Да и не знаю, даже и времени нет для скучанья. Поутру проснешься - ведь тут сейчас повар, нужно заказывать обед. Тут чай, тут приказчик, там на рыбную ловлю, а тут и обед. После обеда не успеешь всхрапнуть - опять повар, нужно заказывать ужин. Когда же скучать?
...
А вот мы скуку сейчас прогоним,-сказал хозяин,-Бежи, Алексаша, проворней на кухню и скажи повару, чтобы поскорей прислал нам расстегайчиков. Да где ж ротозей Емельян и вор Антошка? Зачем не дают закуски?
   Но дверь растворилась. Ротозей Емельян и вор Антошка явились с салфетками, накрыли стол, поставили поднос с шестью графинами разноцветных настоек. Скоро вокруг подносов и графинов обстановилось ожерелье тарелок со всякой подстрекающей снедью. Слуги поворачивались расторопно, беспрестанно принося что-то в закрытых тарелках, сквозь которые слышно было ворчавшее масло. Ротозей Емельян и вор Антошка расправлялись отлично. Названья эти были им даны так только-для поощренья. Барин был вовсе не охотник браниться, он был добряк. Но русский человек уж любит пряное слово. [Оно ему] нужно, как рюмка водки для сваренья в желудке. Что ж делать? такая натура: ничего пресного не любит.
   Закуске последовал обед. Здесь добродушный хозяин сделался совершенным разбойником. Чуть замечал у кого один кусок, подкладывал ему тут же другой, приговаривая: "Без пары ни человек, ни птица не могут жить на свете". У кого два - подваливал ему третий, приговаривая: "Что ж за число два? Бог любит троицу". Съедал гость три-он ему: "Где ж бывает телега о трех колесах? Кто ж строит избу о трех углах?" На четыре у него была тоже поговорка, на пять-опять. Чичиков съел чего-то чуть ли не двенадцать ломтей и думал:
   "Ну, теперь ничего не приберет больше хозяин". Не тут-то было: не говоря ни слова, положил ему на тарелку хребтовую часть теленка, жаренного на вертеле, с почками, да и какого теленка!
   - Два года воспитывал на молоке,-сказал хозяин,-ухаживал, как за сыном!
   - Не могу,- сказал Чичиков.
   - Вы попробуйте да потом скажите; не могу!
   - Не взойдет, нет места.
   - Да ведь и в церкви не было места, взошел городничий-нашлось. А была такая давка, что и яблоку негде было упасть. Вы только попробуйте: втот кусок тот же городничий.
   Попробовал Чичиков-действительно, кусок был вроде городничего. Нашлось ему место, а казалось, ничего нельзя было поместить.
   "Ну, как этакому человеку ехать в Петербург или в Москву? С этаким хлебосольством он там в три года проживется в пух!" То есть он не знал того, что теперь это усовершенствовано: и без хлебосольства спустить не в три года, а в три месяца все.
   Он то и дело подливал да подливал; чего ж не допивали гости, давал допить Алексаше и Николаше, которые так и хлопали рюмку за рюмкой; вперед видно <было, на> какую часть человеческих познаний обратят -<они> внимание по приезде в столицу, С гостьми было не то: в силу, в силу перетащились они на балкон и в силу поместились в креслах. Хозяин, как сел в свое, какое-то четырехместное, так тут же и заснул. Тучная собственность его, превратившись в кузнецкий мех, стала издавать через открытый рот и носовые продухи такие звуки, какие редко приходят в голову и нового сочинителя: и барабан и флейта, и какой-то отрывистый гул, точный собачий лай.
   - Эк его насвистывает! - сказал Платонов. Чичиков рассмеялся.
   - Разумеется, если этак пообедаешь, как тут прийти скуке! Тут сон придет. Не правда ли?
...
А за ужином опять объелись. Когда вошел Павел Иванович в отведенную комнату для спанья и, ложась в постель, пощупал животик свой: "Барабан!-сказал,- никакой городничий не взойдет!" Надобно <же быть> такому стеченью обстоятельств, что за стеной был кабинет хозяина. Стена была тонкая, и слышалось все, что там ни говорилось. Хозяин заказывал повару, под видом раннего завтрака на завтрашний день, решительный обед. И как заказывал! У мертвого родился бы аппетит.
   - Да кулебяку сделан на четыре угла,-говорил он с присасыванием и забирая к себе дух.-В один угол положи ты мне щеки осетра да вязиги, в другой гречневой кашицы, да грибочков с лучком, да молок сладких, да мозгов, да еще чего знаешь там этакого, какого-нибудь там того... Да чтобы она с одного боку, понимаешь, подрумянилась бы, с другого пусти ее полегче. Да ис-подку-то, пропеки ее так, чтобы всю ее прососало, проняло бы так, чтобы она вся, знаешь, этак растого - не то чтобы рассыпалась, а истаяла бы во рту, как снег какой, так чтобы и не услышал.-Говоря это. Петух при-смактывал и подшлепывал губами.
   "Черт побери! не даст спать",-думал Чичиков и закутал голову в одеяло, чтобы не слышать ничего. Но и сквозь одеяло было слышно:
   - А в обкладку к осетру подпусти свеклу звездочкой, да снеточков, да груздочков, да там, знаешь, ре-пушки да морковки, да бобков, там чего-нибудь этакого, знаешь, того-растого, чтобы гарниру, гарниру всякого побольше. Да в свиной сычуг положи ледку, чтобы он вэбухнул хорошенько.
   Много еще Петух заказывал блюд. Только и раздавалось: "Да поджарь, да подпеки, да дай взопреть хорошенько!" Заснул Чичиков уже на каком-то индюке.
   На другой день до того объелись гости, что Платонов уже не мог ехать верхом. Жеребец был отправлен с конюхом Петуха. Они сели в коляску. Мордатый пес лениво пошел за коляской: он тоже объелся.

Мне показалось, что Чичиков совсем не пытался ничего делать, были только мысли, как у Манилова.
Он даже когда в конце книги, когда выскользнул от правосудия, то пошил себе снова одежду из дорогого сукна, а значит не оставил своих замыслов.
Был только один положительный герой-хозяйственник Костанжогло.
А вот последняя речь генерал-губернатора вообще впечатляет. Ну прям хоть щас в Кремле собирай всех и декламируй про искоренение коррупции.
Настоятельно советую второй том прочитать. По школе совсем не помню ничего и воспринимается совсем иначе.

Вообще поражаюсь как такие люди становятся так высоко?
Ну это как "про заруку" у Пелевина в "Чапаев и Пустота".    Главное чтоб не ты понимал о чем говоришь, а массы понимали.
"Вот такая будет вам моя зарука!"

Классиков почитывать продолжаю.
Н.В.Гоголь "Тарас Бульба".
Краткое изложение прочитанного. (Мастерское описание природы, видимо, по замыслу автора, придающее и передающее общее настроение описываемых сцен, баталий, раздолья и прочего, опускается.)
В отчий дом, возвратились после учебы в бурсе (г.Киев) сыновья Тараса, Остап и Андрий. Хорошие хлопчики, видные, крепкие, не глупые.
Первый, Остап, по приезду сразу затевает с отцом потасовку, разозлилсо на батько... ну потузили друг-дружку малёха. Андрий представился мне смазливей и по бабенкам горазд.
Тарас организует пьянку в приказном порядке, посредством своей жены, которую кличет старухой. В процессе пьянки выясняется, что Тарас давно  вынашивает мысль отправиться с сыновьями на Запорожскую Сечь, причем незамедлительно. Изрядно выпив горилки горелки(по Гоголю) и закусив разносолами семейка ложиться спать. Мать переживает предстоящюю разлуку с сыновьями, не спит, волнуется, надеется, что утром опохмелившись Тарас передумает.
Ан нет! Тарас тверд. Утром седлают коней, скачут степью. Мать бьется в истерике.
Прибывают в Сечь. По дороге было, хотели догнать татарина-басурманина с целью замочить, но Тарас не позволил.
Нравы в Запорожской Сечи просты и обескураживающи: беспробудная пьянка и лиховство, ну там драки, видимо с целью совершенствования воинского мастерства и т.д.
Все разговоры только про рыцарство, как отпиздить татарина или поляка, ну и как за поругание веры провославной постоять насмерть и с честью умереть.
Тарас провоцирует казаков козаков(по Гоголю), после очередного всеобщего запоя на Сечи, идти на басурманина, дабы опробывать сыновей в деле, посмотреть каковы они в битве.
Сначала все ринулись туда было, да не судьба, хуйня случилась - гонец прискакал, поведал что поляки и жиды веру православную поругали.
Пьянку прекратили, пошли на поляка. По дороге пиздошили всех кто попадался под руку... Не сильно, правда, любя. Ну вешали там, жгли, бабам неверным груди отрезали. Шалуны.
Чем не крестовый поход?
Подошли к городу. Пытались приступом - никак, козак не может так воевать, приспособлен для открытой, честной битвы в поле.
Окружили город, решили измором взять, поля с хлебом и леса вокруг пожгли. Находчивые.
Лежат себе козаки, костры жрут, горелку отхлебывают да хлебцем закусывают, ну салом наверное тоже. Рассуждают на досуге козаки о вере поруганой, о жидах на горелке наживающихся.
Костел католический вдалике догорает, а на его фоне в ночи болтается повешенный на дереве монах-иноверец. Хорошо!
А тем временем в городе мор начался, мышей даже поели. Не сдаются.
В ночи как тень явилась татарка к Андрию. Татарка та слуга в доме у польской панички-красотки была, в которую влюбился Андрий будучи еще на учебе в Киеве.
Вот ведь судьба свела! Рассказала горемычная Андрию про голод и мор в городе. Андрий охуел от жалости и любви, ринулся на выручку любимой. Взяли хлебов да сала с собой.
Подземный ход имелся, пробрались в город, встретились, воспылали.
Тем временем, один из куреней (войсковое подразделение запорожцев) приналягло лишнего на горелку, ну и заснули, сморило сердешных.
Враг не замедлил воспользоваться, ебанула подмога с тылу по бухим козакам, пленила многих, ну и прорвалась в город с жратвой и питиём. Стало легче.
Закручинились козаки, особливо Тарас, узнавший от жида перебежчика, что накрылся Андрий пиздой юбкой бабьей.
А тут гонец еще подкинул новостей, басурманин в Сечь нагрянул, воспользовался случаем, блять, так сказать, отсутствием!
Все припасы, бабло там, вооружение и т.п. спиздил басурманин, ну и пиздюлей навешал оставшимся.
Поделились козаки поровну незаметно для шляхтичей. Одни в Сечь рванули, другие остались город осаждать. Но это они так думали, что незаметно.
Приступ города начали, да отваги много, а сил мало. Покосили их шляхтичи всех почти, хоть потеряли поляки втрое.
Правда успел Тарас заманить сына своего, Андрия, в лес, который не сожгли еще, да застрелить за предательство с бабой польской и веру поруганую, да товарищество. Нет чтоб, блять, ноги об нее вытирал, как батько о старуху свою. А то напялил, сучонок, вражью одёжу и против своих, паскуда!
Не научил батько сына, рвет теперь волосья седые на голове. А тем временем Остапа пленили говнюки.
Тарас в запой ушел, горевал по Остапу. Узнал через жида опостылого, что в Варшаве Остап, на казнь поведут.
Охрану подкупить не получилось, жиды хоть и помогали, да видимо не все можно купить.
На казнь пришел Тарас и когда кромсали Остапа поддержал его добрым словом, крикнул ему: "Слышу!"
Вернувшись в Сечь, Тарас собрал войско могучее и давай воевать. Ну не сильно так, выжигал просто все по дороге, да малых детей на копье подымали козаки, да в огонь. Поминки по Остапу, типа справляли. Кончилось плохо. Окружили шляхтичи Тараса, а он те нате люльку(курительную трубку) уронил, нет чтоб копьем потыкать, да шашечкой помахать. Курить захотелось. Говорила старуха, бросай курить, нетведь... Привязали Тараса к дереву, запалили. Не унимается Тарас, завидал сквозь пламя челны у берега, крикнул оставшимуся воинству, что сЪебать можно на челнах через реку, ну если все челны тока взять. Так и сделали козаки. Спаслись.