Пока   великий  комбинатор  размышлял  о  том,  под  каким
предлогом удобнее всего проникнуть в домик и сдружиться  с  его
обитателями,  дверь  отворилась  и на крыльцо выбежал почтенный
господин  в  солдатских  подштанниках   с   черными   жестяными
пуговицами.   На   бледных  парафиновых  щеках  его  помещались
приличные  седые  бакенбарды.  Подобная  физиономия   в   конце
прошлого  века была бы заурядной. В то время большинство мужчин
выращивало на лице такие вот казенные, верноподданные волосяные
приборы. Но сейчас, когда под бакенбардами не  было  ни  синего
вицмундира,  ни  штатского  орденка  с  муаровой  ленточкой, ни
петлиц с золотыми звездами тайного советника, это лицо казалось
ненатуральным.
     -- О, господи, - зашамкал обитатель  бревенчатого  домика,
протягивая  руки  к восходящему солнцу. - Боже, боже! Все те же
сны! Те же самые сны!
     Произнеся эту жалобу, старик заплакал  и,  шаркая  ногами,
побежал   по   тропинке   вокруг   дома.   Обыкновенный  петух,
собиравшийся в эту минуту пропеть в третий  раз,  вышедший  для
этой  цели  на середину двора, кинулся прочь; сгоряча он сделал
несколько  поспешных  шагов  и  даже  уронил  перо,  но  вскоре
опомнился,  вылез  на  плетень  и уже с этой безопасной позиции
сообщил  миру  о  наступлении  "утра.  Однако  в   голосе   его
чувствовалось   волнение,   вызванное   недостойным  поведением
хозяина домика.
     -- Снятся, проклятые, - донесся до Остапа голос старика.
     Бендер  удивленно   разглядывал   странного   человека   с
бакенбардами,  которые  можно  найти  теперь  разве  только  на
министерском лице швейцара консерватории.
     Между тем необыкновенный господин  завершил  свой  круг  и
снова  появился  у  крыльца.  Здесь  он  помедлил и со словами:
"Пойду попробую еще раз", - скрылся за дверью.
     -- Люблю стариков, - прошептал Остап, - с ними никогда  не
соскучишься. Придется подождать результатов таинственной пробы.
Ждать  Остапу  пришлось  недолго.  Вскоре  из домика послышался
плачевный вой, и, пятясь задом, как Борис Годунов  в  последнем
акте оперы Мусоргского, на крыльцо вывалился старик.
     -- Чур   меня,   чур!   -  воскликнул  он  с  шаляпинскими
интонациями в голосе. -- Все тот же сон! А-а-а!
     Он повернулся и,  спотыкаясь  о  собственные  ноги,  пошел
прямо  на  Остапа. Решив, что пришло время действовать, великий
комбинатор выступил из-за дерева и  подхватил  бакенбардиста  в
свои могучие объятия.
     -- Что?  Кто? Что такое? - закричал беспокойный старик. --
Что?
     Остап осторожно разжал объятия, схватил старика за руку  и
сердечно ее потряс.
     -- Я вам сочувствую! -- воскликнул он.
     -- Правда?  --  спросил  хозяин  домика,  приникая к плечу
Бендера.
     -- Конечно, правда, -- ответил Остап. -- Мне самому  часто
снятся сны.
     -- А что вам снится?
     -- Разное.
     -- А какое все-таки? - настаивал старик.
     -- Ну,  разное. Смесь. То, что в газете называют "Отовсюду
обо всем" или "Мировой экран". Позавчера мне, например, снились
похороны микадо, а вчера -- юбилей Сущевской пожарной части.
     -- Боже! -- произнес старик. -- Боже! Какой вы  счастливый
человек!  Качкой  счастливый!  Скажите, а вам никогда не снился
какой-нибудь генерал-губернатор или... даже министр?
     Бендер не стал упрямиться.
     -- Снился,   --   весело   сказал   он.   --    Как    же.
Генералгубернатор.  В  прошлую  пятницу.  Всю  ночь  снился. И,
помнится,  рядом  с  ним  еще  полицмейстер  стоял  в   узорных
шальварах.
     -- Ах,  как  хорошо! - сказал старик. - А не снился ли вам
приезд государя-императора в город Кострому?
     -- В Кострому? Было такое сновиденье. Позвольте, когда  же
это?.. Ну да, третьего февраля сего года. Государь-император, а
рядом с ним, помнится, еще граф Фредерикс стоял, такой, знаете,
министр двора.
     -- Ах  ты господи! -- заволновался старик. -- Что ж это мы
здесь стоим? Милости просим ко мне. Простите, вы не  социалист?
Не партиец?
     -- Ну,  что  вы!  -  добродушно сказал Остап. - Какой же я
партиец? Я беспартийный монархист. Слуга царю, отец солдатам. В
общем, взвейтесь, соколы, орлами, полно горе горевать...
     -- Чайку,  чайку  не  угодно  ли?  --   бормотал   старик,
подталкивая Бендера к двери.
...
     -- Все те же сны! -- заключил Хворобьев плачущим  голосом.
-- Проклятые сны!
     -- Ваше  дело  плохо,  - сочувственно сказал Остап, -- как
говорится, бытие определяет сознание. Раз вы живете в Советской
стране, то и сны у вас должны быть советские.
     -- Ни  минуты  отдыха,  -  жаловался  Хворобьев.  -   Хоть
что-нибудь.  Я  уже на все согласен. Пусть не Пуришкевич. Пусть
хоть  Милюков.  Все-таки  человек  с  высшим   образованием   и
монархист в душе. Так нет же! Все эти советские антихристы.
     -- Я  вам помогу, - сказал Остап. - Мне приходилось лечить
друзей и  знакомых  по  Фрейду.  Сон-это  пустяки.  Главное-это
устранить   причину   сна.  Основной  причиной  является  самое
существование советской власти. Но в данный момент я  устранять
ее   не  могу.  У  меня  просто  нет  времени.  Я,  видите  ли,
турист-спортсмен, сейчас мне надо произвести небольшую  починку
своего  автомобиля,  так  что  разрешите  закатить  его к вам в
сарай. А насчет причины вы не беспокойтесь.  Я  ее  устраню  на
обратном пути. Дайте только пробег окончить.
     Одуревший от тяжелых снов монархист охотно разрешил милому
и отзывчивому  молодому  человеку  воспользоваться  сараем.  Он
набросил поверх сорочки пальто, надел на  босу  ногу  калоши  и
вышел вслед за Бендером во двор.
     -- Так,  значит,  можно надеяться? -- спрашивал он, семеня
за своим ранним гостем.
     -- Не сомневайтесь, - небрежно  отвечал  командор,  -  как
только  советской  власти  не  станет,  вам сразу станет как-то
легче. Вот увидите!