Весной 1803 г. в Москве на берегу Яузы шло народное гуляние. Толпа наиболее плотно окружала рвущийся с привязи большой воздушный шар. В корзине под шаром кричал испуганный козел. Хозяин аттракциона, немец Гарнер, на ломаном русском языке зазывал желающих прокатиться, но никто не решался.
От компании офицеров Преображенского полка отделился молодой кудрявый поручик граф Федор Иванович Толстой, и, провожаемый восхищенными взглядами дам, поднялся в корзину.
За ним неотрывно наблюдала хорошенькая двенадцатилетняя Татьяна Александровна Ергольская, стоящая в толпе со своей старшей сестрой и гувернанткой.
Шар поднялся и натянул канат. Перегнувшись через край корзины. поручик помахал рукой зрителям, огляделся и, вынув саблю, перерубил канат.
Шар взмыл вверх. Толпа ахнула, кто-то из офицеров свистнул. Гарнер заметался по площади, крича что-то по-немецки.
Таня Ергольская побледнела и молча взяла руку гувернантки.
Шар с графом и Гарнером пролетел над Москвой и зацепился за колокольню. Федор выбрался самостоятельно и ушел, а немец провел в казине несколько часов, пока его наконец сняли пожарники. Он написал возмущенную жалобу в Преображенский полк, где в чине поручика служил Федор Иванович. Разразился скандал.
На следующее утро во время развода командир полка полковник Дризен публично отчитал Федора за проделку с воздушным шаром. Молодому поручику тон полковника показался оскорбительным, и он вызвал его на дуэль.
На дуэли полковник был тяжело ранен.

Лисянский поднялся на палубу. Корабль был полон туземками и хмельными матросами. Облокатившись о фальшборт, спиной к Лисянскому стоял голый граф Толстой, а какой-то пожилой туземец старательно наносил ему татуировки. Толстой тем временем вел светскую беседу на французском с дочерна загорелым и сплошь татуированным незнакомым европейцем в набедренной повязке. Незнакомец говорил ему, что Толстой слишком вольно обращается с местным королем, и за это может быть с'еден. Граф на это бросал в воду щепку, предварительно плюнув на нее, и кричал "Пиль,Ваше Величество! Аппорт!" Грузный пожилой островитянин подплывал к щепке и хватал ее зубами.

Угрюмый Крузенштерн поделился с Лисянским своими неприятностями. Он считал Толстого зачинщиком и разжигателем всех безобразий. Лисянский посоветовал ему оставить Толстого на острове, или в крайнем случае посадить под арест. Однако дисциплина на корабле настолько упала, что капитан опасался, как бы его строгость не вызвала новый взрыв недовольства среди офицеров и матросов. Проводив Лисянского, Крузенштерн вызвал к себе Толстого, строго отчитал его, деликатно отводя взгляд от татуированного тела и потребовал по выходе в открытое море прекратить хотя бы пьянство и картежную игру. Толстой охотно дал слово, но, как только капитан сошел на берег, он притащил в капитанскую каюту свою обезьяну. Разложив на столе записи Крузенштерна и судовой журнал, он прикрыл их сверху чистым листом бумаги и на глазах смышленой обезьяны принялся марать его чернилами. После этого он убрал листок, дал обезьяне перо и оставил ее в каюте.
Вернувшись на корабль и застав в своей каюте обезьяну, увлеченно работающую над его бумагами, Крузенштерн велел арестовать Толстого и отправить его на "Неву".
Там Толстого с его обезьяной заперли в отдельной каюте, и Лисянский пришел поинтересоваться, нет ли у того каких-нибудь жалоб и просьб.
Кротким голосом Толстой сказал, что жалоб у него нет но есть просьба прислать священника.
Отец Гедеон, корабельный священник, был добрым стариком и с удовольствием общался с молодым графом. Первое время Толстой вел себя вполне прилично, и вскоре Лисянский разрешил ему в сопровождении священника прогуливаться по палубе.Во время первой же прогулки Толстой напоил отца Гедеона до бессознательного состояния и припечатал его бороду к палубе сургучем при помощи украденной у Крузенштерна гербовой печати.
Бороду пришлось обстричь по самый подбородок.
После этой проделки Лисянский не стал церемониться и ссадил Толстого на одном из диких островов Алеутского архипелага.

В один из вечеров молодой Александр Пушкин поссорился с кем-то из приезжих аристократов и вызвал того на дуэль. Толстой был в соседней комнате за карточным столом. Пушкин пришел к нему и просил быть на дуэли его секундантом. Граф согласился и спросил, когда дуэль. Пушкин сказал, что заедет за ним утром в девять часов. Граф простился с поэтом и продолжал как ни в чем не бывало играть.
Утром Пушкин застал Американца в постели. Он возмутился его забывчивостью, но Толстой обьяснил, что спешить некуда. Он еще вчера придрался к обидчику Пушкина, назначил дуэль на шесть утра, и теперь уже успел вернуться с дуэли, где убил своего противника.