-- Охмуряют!  --  крикнул  Остап, спускаясь с лестницы. --
Самый охмуреж идет! Под сладкий лепет мандолины.
     -- Может быть, уйдем?  --  спросил  Паниковский,  вертя  в
руках шляпу. -- Все-таки храм божий. Неудобно.
     Но   Остап,   не  обращая  на  него  внимания,  подошел  к
"Антилопе" и принялся нетерпеливо надавливать грушу.  Он  играл
матчиш  до  тех  пор,  пока  за толстыми дверьми не послышалось
бренчанье   ключей.   Антилоповцы   задрали    головы.    Дверь
растворилась  на две половины, и веселые святые в своих дубовых
квадратиках  медленно  отъехали  вглубь.  Из  темноты   портала
выступил  на  высокую  светлую паперть Адам Казимирович. Он был
бледен. Его кондукторские усы отсырели и  плачевно  свисали  из
ноздрей.  В  руках  он  держал  молитвенник. С обеих сторон его
поддерживали ксендзы. С левого бока --  ксендз  Кушаковский,  с
правого -- ксендз Алоизий Морошек. Глаза патеров были затоплены
елеем.
     -- Алло,  Козлевич!  -- крикнул Остап снизу. -- Вам еще не
надоело?
     -- Здравствуйте,  Адам  Казимирович,  --  развязно  сказал
Паниковский, прячась, однако, за спину командора.
     Балаганов  приветственно  поднял руку и скорчил рожу, что,
как видно, значило: "Адам, бросьте ваши шутки! "
     Тело водителя "Антилопы" сделало шаг вперед, но душа  его,
подстегиваемая   с   обеих   сторон   пронзительными  взглядами
Кушаковского и Морошека,  рванулась  назад.  Козлевич  тоскливо
посмотрел на друзей и потупился.
     И началась великая борьба за бессмертную душу шофера.
     -- Эй  вы,  херувимы  и  серафимы! - сказал Остап, вызывая
врагов на диспут. -- Бога нет!
     -- Нет, есть, -- возразил ксендз Алоизий Морошек, заслоняя
своим телом Козлевича.
     -- Это   просто   хулиганство,   --   забормотал    ксендз
Кушаковский.
     -- Нету,  нету,  --  продолжал  великий  комбинатор,  -  и
никогда не было. Это медицинский факт.
     -- Я считаю этот разговор неуместным,  --  сердито  заявил
Кушаковский.
     -- А  машину  забирать-это уместно? - закричал нетактичный
Балаганов. -- Адам! Они просто хотят забрать "Антилопу".
     Услышав это, шофер поднял голову и вопросительно посмотрел
на ксендзов. Ксендзы заметались и, свистя  шелковыми  сутанами,
попробовали увести Козлевича назад. Но он уперся.
     -- Как  же  все-таки  будет  с богом? -- настаивал великий
комбинатор.
     Ксендзам пришлось начать дискуссию. Дети перестали прыгать
на одной ножке и подошли поближе.
     -- Как же вы утверждаете, что бога нет,  -  начал  Алоизий
Морошек задушевным голосом, -- когда все живое создано им!..
     -- Знаю,  знаю, -- сказал Остап, -- я сам старый католик и
латинист. Пуэр, соцер,  веспер,  генер,  либер,  мизер,  аспер,
тенер.
     Эти  латинские  исключения,  зазубренные Остапом в третьем
классе частной  гимназии  Илиади  и  до  сих  пор  бессмысленно
сидевшие  в  его  голове,  произвели на Козлевича магнетическое
действие. Душа его присоединилась к телу, и в результате  этого
объединения шофер робко двинулся вперед.
     -- Сын  мой,  -  сказал Кушаковский, с ненавистью глядя на
Остапа,  --  вы  заблуждаетесь,  сын   мой.   Чудеса   господни
свидетельствуют...
     -- Ксендз!  Перестаньте трепаться! - строго сказал великий
комбинатор. -- Я сам творил чудеса. Не далее  как  четыре  года
назад  мне  пришлось  в  одном городишке несколько дней пробыть
Иисусом Христом. И все было Б порядке. Я  даже  накормил  пятью
хлебами  несколько  тысяч верующих. Накормить-то я их накормил,
но какая была давка!
     Диспут   продолжался   в   таком   же    странном    роде.
Неубедительные,  но  веселые  доводы Остапа влияли на Козлевича
самым живительным образом. На щеках шофера забрезжил румянец, и
усы его постепенно стали подниматься кверху.
     -- Давай, давай! - неслись  поощрительные  возгласы  из-за
спиралей  и  крестов  решетки,  где уже собралась немалая толпа
любопытных. -- Ты им про римского  папу  скажи,  про  крестовый
поход.
     Остап  сказал  и про папу. Он заклеймил Александра Борджиа
за нехорошее поведение, вспомнил ни к селу ни к городу Серафима
Саровского  и  особенно  налег  на  инквизицию,  преследовавшую
Галилея.  Он  так  увлекся,  что  обвинил в несчастьях великого
ученого  непосредственно  Кушаковского  и  Морошека.  Это  была
последняя  капля.  Услышав  о  страшной  судьбе  Галилея,  Адам
Казимирович быстро положил молитвенник на ступеньку  и  упал  в
широкие,  как ворота, объятья Балаганова. Паниковский терся тут
же, поглаживая блудного сына по шероховатым  щекам.  В  воздухе
висели счастливые поцелуи.
     -- Пан  Козлевич!  -  застонали ксендзы. - Доконд пан иде?
Опаментайсе, пан!
     Но герои автопробега уже усаживались в машину.
     -- Вот видите,  --  крикнул  Остап  опечаленным  ксендзам,
занимая командорское место, -- я же говорил вам, что бога нету.
Научный факт. Прощайте, ксендзы! До свидания, патеры!
     Сопровождаемая  одобрительными  криками  толпы, "Антилопа"
отъехала, и вскоре жестяные флаги и  черепичные  скаты  костела
скрылись  из  глаз.  На  -  радостях антилоповцы остановились у
пивной лавки.
     -- Вот спасибо, братцы, -- говорил Козлевич, держа в  руке
тяжелую  кружку. -- Совсем было погиб. Охмурили меня ксендзы. В
особенности Кушаковский. Ох, и  хитрый  же,  черт!  Верите  ли,
поститься заставлял! Иначе, говорит, на небо не попаду.
     -- Небо!  -- сказал Остап. -- Небо теперь в запустении. Не
та эпоха. Не тот отрезок времени.  Ангелам  теперь  хочется  на
землю.  На  земле  хорошо,  там  коммунальные  услуги, там есть
планетарий,   можно   посмотреть   звезды    в    сопровождении
антирелигиозной лекции.
     После  восьмой  кружки Козлевич потребовал девятую, высоко
поднял  ее  над  головой  и,  пососав  свой  кондукторский  ус,
восторженно спросил:
     -- Нет бога?
     -- Нет, - ответил Остап.
     -- Значит, нету? Ну, будем здоровы.
     Так  он  и  пил  после этого, произнося перед каждой новой
кружкой:
     -- Есть бог? Нету? Ну, будем здоровы.